Александр Мезенцев как мало кто в сегодняшнем столичном театре способен порождать такую реальность. Раннюю пьесу Сэма Шепарда, навеянную Вьетнамом и Теннесси Уильямсом, Мезенцев с режиссером Сергеем Яшиным рассказывают как-то очень по-своему. Его герой — болезненный поэт пустыни, охоты и краж, отравленный судьбой своих родителей-эскапистов, бегущих от мира кто в пустыню, кто на Аляску, — появляется в доме младшего брата, начинающего голливудского сценариста, и становится эпицентром страшного духовного цунами, разрушителем иллюзий успеха и благополучия. Заикаясь, глухо рыча и с трудом перекатывая слова, точно они бессмысленный хлам, сквозь который надо поскорее пройти, чтобы добраться до смысла, он создает акустический образ койота, объекта своей вечной охоты. И тело его подобно речи: так танцует в пустыне затравленный и гордый зверь — конвульсивно и осторожно, сворачиваясь на кровати точно в норе, не отдыхая ни на минуту, всегда готовясь к прыжку. Вернувшись с городской «охоты», он воет тоскливо и надрывно.

С сокрушительной животной силой он разыгрывает перед продюсером собственный сценарий, отбивая у брата хлеб и превращая его жизнь в полную бессмыслицу. А вместе с тем — и свою собственную. Ужас и красоту свободы, которая способна одновременно окрылить и уничтожить человеческую судьбу, играет Александр Мезенцев, а публика завороженно, точно на охоте, следит за этой непостижимой театральной игрой.